Разное, или сорок сороков

«Люди боялись ходить туда под вечер, страшась встретиться с тенями похороненных там свирепым барином многочисленных мертвецов».
Н. Я. Агафонов. Казань и казанцы. 1906 г.

Есть в центре Казани одно печально знаменитое место. Подобно далекой Чехии или Англии, где и по сей день существуют замки с привидениями, в Казани тоже есть некая таинственная роща-сад, претенциозно именуемая «Эрмитаж».

История такова. Еще в первой четверти 19 века горный инженер и потомственный дворянин Николай Прокофьевич Ворожцов приобрел на правой стороне Старогоршечной улицы (недалеко от пересечения нынешних улиц Щапова и Маяковского) усадьбу с большой старинной рощей, бывшей некогда частью лесного массива, коим начинался непроходимый и дремучий Арский лес.

На Руси завсегда так: «Человек ходит, а бог водит». Не просто так была придумана и другая поговорка: «Господня воля – наша доля». Оправдывала себя и следующая присказка: «От беды в чернецы». Какая беда случилась с княжной Болховской – ныне остается только гадать. А может, и не случилось с ней никакой беды, и она, по воле Господней, решила для себя, что не быть ей невестой жениховой, но быть невестой Христовой.

Так или иначе, но еще во времена Екатерины Великой стала княжна Болховская послушницей монастырской, а затем приняла монашество под именем Софии.

Надо сказать, что род князей Болховских был настолько древним, что происхождение его до сих пор, как писал Петр Долгоруков в первом томе «Российской родословной книги», вышедшем в Петербурге еще в 1854 году, «покрыто мраком неизвестности». Возможно, Болховские были потомками удельных князей города Болохова в Южной России (он находился на берегу восточного Буга между Киевом и Галичем) в XII и XIII веках.

Возможно, род сей шел от половецких ханов, возможно от былинных князей славянского племени древлян, с коих, собственно, и начинается во многом российская история.

Ответ будет однозначным: сегодня героем быть нет резона. Применительно к России. Это там за бугром героев почитают, о них пишут газеты и снимают кино. Это там героев знают в лицо и по имени. И первыми подают им руку. Уважение, слава, достаток этим людям гарантированы. Там считаться героем весьма полезно и прибыльно...

Когда-то и в нашей стране являться героем было почетно и значимо. И не только с точки зрения благосостояния. Значимость для всей страны и гордость за Державу и за себя... Такими были основные критерии нашей советской «выгодности» для героя.

Такого профессора не было в Императорском Казанском университете ни до него, ни после. Спортсмен-бегун, «природный грек купеческого состояния, – как писал о нем историк университета профессор Н.П. Загоскин, – Сергиус Мистаки прибыл 30-го мая 1821 года из Константинополя в Одессу, в ряду других сородичей, бежавших из Турции вследствие начавшегося там анти-греческого движения». В формулярном списке значилось, что Сергиус или, как стали называть его в России, Сергей Андреевич Мистаки, окончил в 1805 году курс бухарестского княжеского училища, а затем кормился частным обучением детей румынских бояр и даже был домашним воспитателем отпрысков господаря Валахии Константина Ипсиланти.

Казанцы такого не видели. Никогда.

И даже не могли предположить, что такое возможно.

Молодой высокий мужчина в трико с мощным торсом Геркулеса то висел вниз головой, поднимая при этом живую лошадь, то жонглировал 48-фунтовыми (22 кг) гирями и огромными булавами. То, привязанный к столбу за ногу и упираясь в него другою, висел в воздухе, параллельно земле, удерживая на переносице корабельный якорь. И все это время его партнерша, стоя «одной ногой на ненатянутой проволоке, играет шарами, кастаньетами, машет флагами, одевается, заряжает ружье, стреляет, производит разные эквилибристические штуки – как на полу», – так писали казанские газеты о выступлениях атлета Карла Раппо в 30-е годы XIX столетия.

В Городском театре (тогда в Казани стационарного цирка не было, а выступать в балаганах на Черном озере всемирно известному атлету Раппо было не по рангу) был полный аншлаг. Вся места были заняты; люди сидели на ступеньках, стояли в проходе, неотрывно глядя на сцену.

В четверг 12 мая 1911 года в газете «Казанский телеграф» появился анонс:
«На днях состоится открытие Международного интернационального чемпионата
ФРАНЦУЗСКОЙ БОРЬБЫ
При участии 25-ти борцов всех стран и национальностей на приз в общей сумме 5000 франков; золотые и серебряные медали, почетный шарф победителю.
Организатор чемпионата: Николай Владимирович Чемоданов, ст-юрист Московского университета, преподаватель Московско-атлетической школы.
Запись борцов в чемпионат принимается в кассе театра».

Под «театром» понимался Новый летний театр в саду «Эрмитаж» под руководством режиссера Михаила Садовского, внука прославленного актера Императорского Малого театра Прова Садовского.

Это спокойное время года, осень. С легкой грустинкой в настроении, навевающем философские мысли и воспоминания, по большей части печальные.

Осень – это когда жалко себя. Причины имеются. Они – в прошлом. Ведь было столько возможностей, которые остались нереализованными. Наверное, можно еще как-то компенсировать утерянное, наверстать упущенное, но и возможности не те, и желания притупились. А если и вспыхнет какой-либо неодолимый поначалу интерес, то он быстро затухнет, потушенный плачем неба.

Осень – это печаль, тревожная и отчаянная. Когда хочется просунуть голову в форточку и завыть, по-собачьи заунывно и тоскливо. А потом, злобно ощерившись, крушить все, что попадет под руку.

Осень – интеллигентное время года. Красивое, зрелое и благородное, с сединкой в волосах, которую заменяют желтые и красные листья. И с гордостью, поддерживаемой из последних сил.

Осень – это мудрость. И тоска по несбывшемуся. И если вдруг до этого несбывшегося остается один шаг, то он не делается. И не потому, что его невозможно или трудно сделать. А потому, что ничего менять уже не хочется. Незачем. Да и не надо никому. Даже себе...

Осень – это прелюдия и предвкушение. Того, что необъяснимо. Того, чему не придумано слов. Того, что неминуемо; что притягивает и одновременно отталкивает.

Осень – это когда хочется плакать. Вместе с небом...

История эта приключилась в далеком 1869 году, когда Казанской губернией ведал его превосходительство действительный статский советник Николай Яковлевич Скарятин.

Был Николай Яковлевич нраву крутого, беспрекословного. Мог такой разнос должностному лицу учинить, что у того коленки дрожали и ливневый понос прошибал. Мог в запале и по зубам съездить особо нерадивым. Зато порядок в городе был такой, что не чета нынешнему...

А история такова. В прихожей (ныне она зовется холл) Губернаторского дворца кряду три дня простаивал в часы присутствия, пряча глаза и пунцовея лицом, некий чин полиции в мундире зеленого цвета сукна. В руках он держал новенький ведерный самовар, который сверкал так же, как вычищенные пуговицы с имперским гербом на мундире. И все посетители, что заходили во дворец, а это были чиновники, военные, помещики, купцы, мещане, крестьяне, видели этого полицейского с самоваром. Стоял блюститель правопорядка примерно там, где сегодня находится конторка с вахтером, коего представляет исполненный важности строгий молодой человек в цивильном костюме, и где красуются арочные воротца, сигнализирующие о наличии в ваших карманах металлических предметов.

Это вопрос серьезный, поскольку нужно соответствовать мероприятию. Но все решаемо...

Итак, как одеться на рок-фестиваль

На рок-фестиваль девушке из полной и приличной семьи, состоящей из бывшего кадастрового инженера и действующей учительницы начальных классов, можно надеть:
- черную застиранную майку-алкоголичку с подозрительными разводами, поверх которой накинуть клетчатую рубашку на четыре размера больше нужного и с засученными рукавами;
- джинсы-скинни или широкие штаны-милитари защитного цвета с полусотней карманов;
- тяжелые панк-боты или китайские кеды дедушки, почившего в 1978 году;
- макияж – натурально смоки айс да поярче.